Та сторона, где ветер [с иллюстрациями] - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама продолжала любоваться:
– Очень хорошо! Подрублю рукава, подол, пришью пуговицы, и все будет в порядке. Ну, тебе нравится?
Илька скосил глаза на темно-голубое сукно. Конечно, следовало сказать, что нравится. Но прямота характера не позволила.
– Мне в такой и ходить?
– Конечно, – сдержанно сказала мама. – А что?
– Камзол какой-то…
– Что-о?
– Длинная какая! Будто платье. Смотри, даже штанов не видать почти.
– И очень хорошо! – с радостью отозвалась мама. – По крайней мере, никто не увидит, во что ты их превратил. Это были единственные приличные штаны для лета. Ты их отделал за полмесяца. Ну что это такое?
– Это краска и капелька смолы, – осторожно объяснил Илька. – Мы же лодку конопатили. Это, мама, все отчистится ацетоном или отстирается.
Он хотел увести маму от опасного разговора, но она уводиться не хотела:
– Много ты чистишь и стираешь! Неужели нельзя надеть что-нибудь старое, когда возишься с этой вашей лодкой?
– У старых штанов ремня нет! Куда инструменты совать?
Мама печально вздохнула.
– Крепкой руки на тебя нет, вот что. Снять бы с тебя этот ремень, а потом эти штаны, которые в смоле… Ну-ка, снимай!
– Что? – испугался Илька.
– Куртку. Раз она тебе так не нравится.
– Она нравится, – тихо сказал Илька. – Только обрежь немножко, пожалуйста. Вот настолечко. – Он растопырил пальцы.
– Пожалуйста. В конце концов, тебе носить.
Пока мама решительно орудовала ножницами, Илька заталкивал за ремень молоток и стамеску, а карманы загружал гвоздями.
На стол легла широкая полоса синего сукна. Илька устремил на нее прицеливающийся взгляд. Нерешительно потанцевал.
– Мам… Эта тряпочка ведь, наверно, не нужна?
– А можно узнать, зачем эта тряпочка тебе?
– Для пробоины. Понимаешь, в лодке есть дырка…
– Дырка?! – Мамины глаза стали круглые и синие, как пуговицы для новой курточки. – И на этой лодке вы хотите плавать?
– Ну мама! Мы не будем плавать, пока дырка. Мы ее заделаем.
– Этим лоскутком?
– Деревом. А лоскуток для прокладки. Нам Генкин папа говорил, что раньше на плотинах из сукна прокладки делали. Знаешь, как крепко получалось! Вода ни капельки не просачивалась. Мы тоже просмолим и прибьем…
– У меня такое впечатление, что вы строите не лодку, а мой собственный гроб, сказала мама. – Я сойду в могилу. Как вспомню, у меня волосы седеют. Неужели вам хочется утонуть?
– С нами Иван Сергеевич будет.
– Да, но когда-нибудь вы поплывете и одни.
– Когда научимся…
– Ой-ой-ой! – сказала мама. – Хоть бы она дольше не ремонтировалась, эта ваша посудина!.. Бери сукно и убирайся, мне к докладу на собрании готовиться пора.
Илька повязывал на шее косынку.
– Почему ты не наденешь рубашку? Неужели нравится ходить таким голопузым чучелом? Пират какой-то!
– Рубашку я ведь тоже могу перемазать. И мне влетит от тебя. А пузо я отмою.
– Прекрасно! – сказала мама. – Не вздумай опоздать к обеду. Худо будет!
– Ладно… Я возьму соленый огурчик?
– Ты голодный?
– Нет. Владик говорил, что соленые огурцы морем пахнут.
– В самом деле? – удивилась мама. – Тогда принеси и мне.
Илька ускакал за огурцами, и Тамара Васильевна слышала, как он распевает в кухне песню, которую она никогда не пела ему у колыбели:
Мы днища смолили, костры разведя,В огне обжигали мы кили,На мачту вздымали простреленный флагИ снова в поход уходили…
Лодка лежала в Генкином дворе под навесом.
Ребята сидели на лодке.
Владик и Шурик смотрели на Ильку с обыкновенным нетерпением, а Генка – мрачно и пристально.
– Мама не пускала, – поспешно сказал Илька. – Зато я вот что принес. Для заплаты.
Илькину идею одобрили, и Генка не стал ворчать и ругаться. Он встал, с треском отодрав от лодки прилипшие к смоле штаны.
– Давайте за работу…
Они работали уже четвертый день. Очистили, отскребли лодку, проконопатили щели. Осталось заделать небольшую дыру в борту, а потом браться за покраску.
Банки с белилами, черной краской и суриком стояли здесь же.
За ними вчера пришлось идти на завод, потому что Иван Сергеевич брать на себя это дело не захотел:
– Значит, я должен краску под полой через проходную тащить? Чему вы меня учите? Нет уж, дудки! Идите к директору и просите сами. В порядке дружеской помощи.
Правда, к директору он пошел вместе с ребятами.
В кабинете вся компания от робости застряла у порога, а Иван Сергеевич прошел к столу.
– Вот, Владимир Леонидович, привел весь пиратский экипаж.
Директор поднял от бумаг лицо, и Генка заморгал. От неожиданности он, кажется, даже снова сказал «здравствуйте».
– Здравствуйте, – вежливо откликнулся Владимир Леонидович. – Неожиданная встреча! Ну, как тот вредный автомат? По-прежнему глотает монеты?
– Я больше не звонил, – сказал Генка.
– Мы вместе однажды телефонную аппаратуру осваивали, – объяснил директор Ивану Сергеевичу. – Ну, так… Значит, надо вам свой фрегат ремонтировать?
Он сказал, что краску, так и быть, даст. В порядке шефской помощи юным кораблестроителям и в память о знакомстве. Только если новый танкер «Иртыш» уйдет со стапелей с не покрашенной кормой, отвечать будет эта пиратская команда. Потом он позвонил на склад и в проходную.
У проходной они встретили маленького лысого прораба Павла Романовича, бывшего хозяина лодки. Павел Романович был чудесным человеком. Когда он отдавал лодку, то отказался от всяких денег. Только намекнул, что не прочь ради такого дела распить с Иваном Сергеевичем четвертиночку. Владик со смехом рассказывал, что они распили не одну, а две четвертиночки и потом долго вспоминали детские годы и удивительные случаи в истории кораблестроения.
– Довезли свой крейсер? – поинтересовался Павел Романович. – Не растрясли по досочкам?
– Целенький, – сказал Генка.
Лодку пришлось везти из-за реки, через мост. Скрипучая двухколесная тележка заваливалась на правый борт, а за спиной ругательски гудели грузовики. Но все это было теперь позади.
А впереди – работа. Красить, руль делать, мачту ставить, парус шить…
Мачту Иван Сергеевич поможет сделать. Руль тоже сколотят все вместе. Парус Шурка сошьет: он на машинке, как портниха, строчит. И выкройку для паруса уже сделал: гафельный грот. Работает у него голова.
Сначала хотели парус из старых мешков кроить, а потом вышел из дома Генкин отец, постоял у лодки, посмотрел, как они щели конопатят, и сказал:
– Чего уж с мешковиной-то плавать. Смех один! Присмотрите в магазине какую нужно материю…
Они, конечно, присмотрели. Плотная широкая бязь. Парус будет что надо. Отец, правда, крякнул, когда услышал про цену, однако от своих слов не отказался.
Он вообще эти дни ходил очень добрый и веселый. В доме опять стали появляться шумные люди с въедливым, совсем не южным загаром на лицах. Из Москвы пришло письмо, которое отец очень ждал. Генке он сказал, что «проект в принципе одобрен, и даже очень». А потом, видимо на радостях, взялся объяснять, какой это проект и для чего он нужен. Генка ничего не понял. Вернее, понимал кое-что, пока слушал, но почти сразу забыл. Запомнилось только, что вся эта штука связана с лесохимическим комбинатом и называется технологией производства.
А вскоре выяснилось, что для дальнейшей работы над проектом отец должен оставить работу в городе и, как выражалась бабушка, «бежать в леса». Мать, когда услышала такие новости, сказала:
– На хвосте мочала – начинай сначала… Я в твоем рюкзаке картошку держу. С чем поедешь?
– Я уже новый купил, – сказал отец.
… Пробоину заделали. Изнутри и снаружи.
Зачистили, просмолили заплаты. Вытянули лодку на солнце, чтобы смола просыхала скорее.
– С кормы уже красить можно, – сказал Генка. – Чего зря время тянуть.
Как ее красить, давно было решено. Днище они покроют суриком, так же как у настоящих кораблей. Верх сделают черным с тонкой белой полосой по бортам. Внутри лодка будет белой – чистой и светлой, ни единого пятнышка.
Илька вдруг спросил:
– А буквы какие будут? Красные?
– Буквы? – удивился Генка.
Он не думал об этом. Лодка есть лодка. Названия бывают у пароходов. Да и не все ли равно? Лишь бы ходила как следует.
Он так и сказал. Но тут с ним никто не согласился. Даже Шурка, который вообще-то не любил спорить. Он сказал как о самой ясной вещи:
– Что ты! Название, конечно, необходимо.
– Ну ладно. А какое?
Он увидел, как Владик смущенно отвел взгляд. Будто ему стало неловко за Генку. Илька смотрел как-то полуобиженно-полувопросительно. Он-то уж не отведет глаза.
